Хозяин Амура [СИ] - Дмитрий Хван

И Бекетов, а теперь и Сартинов видели, что по сравнению с тунгусами, да и любыми другими туземцами, дауры с гораздо большей охотой перенимали всё новое. Сазонов и прежде говорил тоже самое и об айнах, но они покуда были слишком далеко от окультуриваемых сибиряками мест. Амурские пахари же к настоящему времени стояли на объективно высшей ступени развития среди всех сибирских народов, до сих пор виденные ангарцами. Из ангарских тунгусов и бурят, давно уже находящихся под управлением Ангарска, к сегодняшнему дню удалось создать лишь три общины, живших полностью осёдло, в избах и ведших собственное хозяйство. Что, разумеется, не было выдающимся результатом. Здесь же, на Амуре, проблем с этим не было. И теперь выяснилось, что не всем даурам пришлись по нраву новые порядки, насаживаемые пришельцами. Это не было тайной, но таких людей прежде не было среди рекрутов, а тем более среди пограничников. Прежде недовольных туземцев, у которых отняли право иметь рабов и предаваться междоусобице — любимому развлечению духовно неокрепших народов, как-то удавалось отсекать от службы. В случаях активного неприятия новых порядков к смутьянам применялись разного рода репрессии — начиная от переселения и запугивания до физического устранения того или иного князца или старейшины. После чего немедленно задабривались нужные людишки и проводились «выборы» нового, лояльного к сибирякам властителя. При этом желающие находились всегда.

Так что измена стала достаточно неожиданной — складывалось впечатление маньчжурской интриги. Они могли склонить на свою сторону недовольных. Тем более, тот маньчжур в солонской одежде — Матусевичу теперь было над чем поломать голову.

— А даурцев мы всё равно, пусть за уши, пусть с писком и соплями, из феодализма вытащим и заставим жить по-нашему! — очень тихо проговорил Волков, покачиваясь на спине усталого коня.

К заставе пограничники приближались с опаской — стало вполне возможно напороться в лесу на маньчжур, следящих за сунгарийской крепостицей. Однако повезло и худшего варианта из возможного развития ситуации не произошло. Уже на подходе к воротам, метрах в ста от частокола, свет прожектора выцепил маленький отряд.

— Летенат? — послышался узнаваемый, усиленный громкоговорителем, голос Юнсока, который с великим трудом выговаривал звание Волкова.

— Открывай ворота, Юнсок! — прокричал, сложив ладони рупором, офицер.

Лейтенант Волков, не попив с дороги чаю, предложенного Каревым, и не медля и минуты, собрал весь немногочисленный гарнизон заставы на площадке перед арсеналом, оставив на стене лишь корейца. Стоя на крыльце избы, начальник объяснял своим подчинённым общую ситуацию, связанную с очередным вторжением маньчжур. Он рассказал о крупном конном отряде, не отягощённым обозом, который имеет задачу показать сунгарийским жителям, что воины Цин могут наказать их за верность северным чужакам. Кроме того, всадники будут угонять в Маньчжурию население окрестных посёлков. Свет от фонаря освещал решительное лицо офицера, говорившего в полной тишине, соблюдаемой пограничниками.

Иван пояснил, что маньчжуры будут действовать по известной методе — требовать от лояльных Сунгарийску вождей, князцов и старейшин верности империи Цин, или уничтожать их без жалости. А к заставе по Сунгари идёт пятитысячное войско из Гирина, причём на этот раз с артиллерией.

— Иван! — вдруг раздался хриплый голос Владислава Геннадьевича. — Ты скажи, что с нашими парнями и почему они не с тобой?

— Они погибли, — опустил глаза Волков.

Таких одномоментных потерь ангарцы до сих пор ещё не знали. Известие о гибели шести товарищей стало для маленького гарнизона сильнейшим потрясением. Лица людей разом посуровели, а кулаки сжались. Бойцы зримо подобрались.

— Что делать будем, командир? — проговорил Гаврила.

— Выполнять свои обязанности! — повысил голос офицер. — Следить за рекой!

— А как же конный отряд маньчжур? — осведомился Карев.

— Это дело Лавкая и его рейтар! — отрезал Иван. — Мы должны сообщить о прорыве, а не гоняться за сотнями конных лучников! Ясно?

После ужина Волков поднялся на башенку, а на ходу беседовавший с ним артиллерист Карев сменил на посту Юнсока, отправив того спать.

— У Матусевича с разведданными не густо. Видишь, на этот раз без предательства даже не обошлось, — произнёс задумчиво Волков. — Странно…

— Ничего странного, маньчжурам проще запугать или прельстить местных. И, конечно же, им проще вести разведку. Расовый тип схож, к тому же, — глядя на след прожектора, еле-еле освещавший кромку леса, сказал Владислав. — Надо бы через Лавкая или других лояльных князей создать сеть агентов в самой Маньчжурии. Ведь они переселяли туда туземцев?

— Думаешь, наш майор этим не занимается? — усмехнулся Иван. — Занимается, причём уже не один год. Это не афишируется, Владислав Геннадьевич. Поэтому и для нас всех те двое предателей останутся павшими от рук маньчжур героями. А с разведсетью дело на добрый десяток лет.

После некоторой паузы Карев всё же согласился с лейтенантом и, обернувшись, проговорил:

— Тихо что-то, Иван. Думаешь, пройдут мимо? Не станут заставу нашу взять пытаться?

— Не знаю, Влад, не знаю! — в сердцах проговорил Иван. — Увидим!

Остаток ночи Волков провёл в башенке, ведя неторопливый разговор с Каревым. Ещё несколько пограничников находились на стенах, наблюдая за местностью. Благо четыре прожектора исправно освещали берег Сунгари, луг, да кромку леса, стоявшего стеной в полутора сотнях метров от одного из них, находившегося в надвратном укреплении. Покуда враги замечены не были, но их присутствие незримо ощущалось. Помимо множества следов, оставленных ими на тропе, что вилась между сопок, как сообщил лейтенанту Фрол, ночью были слышны многоголосое конское ржание и вскрики людей. Тихой ночью, как известно, звуки над водой разносятся особенно хорошо.

Волков надеялся, что переданное Мишей сообщение об отряде врага, просочившемся на земли солонов, формально принявших присягу князю Соколу, вызовет нужный ответ в виде лавкаевских рейтар. Примерно такой, который они показали при зачистке Науна.

Ранним утром, когда было ещё темно, а на берегах Сунгари клубился плотный туман, Гаврила сменил Юнсока на посту в башенке. Немного поговорив с корейцем, помор пожелал ему хорошенько выспаться, а сам поводил для приличия лучом света по лугу, зацепив опушку. Скоро уже нужно будет их гасить — стремительно светало. Солнечный диск через несколько десятков минут уже поднимется над зелёным океаном леса, чтобы начать новый день. Гаврила вспомнил, насколько оно громадно по сравнению с совсем малюсенькой Землёй — на доске Солнце не поместилось, и учитель нарисовал лишь его бок, вызвав вздох удивления у своих учеников.

— Вот оно же как на свете быват… — пробормотал молодой пограничник и вздрогнул от неожиданности.

Гавриле показалось, что он видел какое-то движение на опушке. Немного поводив широким лучом света, он попытался найти это место. Лишь приглядевшись, он вдруг заметил одинокого всадника. Казалось, он смотрел прямо помору в глаза, и сержант почувствовал, как похолодели его руки. Однако он быстро пришёл в себя и, не сводя глаз с незнакомца, снял с плеча винтовку. Чужак же поднял к лицу руку, чтобы защититься от света, бьющего ему в лицо. Гаврила прицелился. Пограничник хотел попасть в одно из деревьев рядом с незваным гостем. Тем временем, сержанта окликнул кто-то из товарищей, но он не отводил взгляда от странной фигуры. Грянул выстрел. Гаврила готов был поклясться, что он попал в ближайшую к незнакомцу сосну, сорвав с неё порядочный кусок коры. Однако всадник даже не пошевелился, оставаясь в седле. Помор, удивившись такой выдержке, поцокал языком.

— Гаврила! Что случилось? Почему стрелял?! — потряс его за плечо Владислав Карев.

Сержант молча указал ему на всадника. И тут чужак громко и пронзительно вскрикнул, завертелся на коне и, хлестнув того плёткой, ускакал прочь. Мгновение спустя за ним проследовали, дробно выстукивая копытами по утоптанной тропе, идущей параллельно Сунгари, ещё с десяток конников.

Вскоре всё стихло, а над лесом вставало багровое солнце. Начинался новый день.

Глава 5

Шведы спешно уходили с оккупированных земель полуострова на юг, к немало пострадавшему от них Фленсбургу. Далее путь их лежал на восток — к Ростоку, где армия Леннарта Торстенсона получит небольшую передышку, там же должен будет решиться вопрос с перевозкой солдат в Швецию. Хотя, возможно, армии всё же придётся тащиться к Кольбергу, ибо датские корабли уверенно контролировали юго-запад Балтики. Сам фельдмаршал Торстенсон с конца весны находился уже в Швеции. Его опыт управления войсками сейчас был жизненно необходим короне. Однако осенью прошлого года его манёвры в Ютландии были отнюдь не блестящи. Попытки нетерпеливого Леннарта переправить свою армию на остров Фюн, где даны оборонялись, опираясь на действия своего флота и крепость Миддельфарт, стоили ему около двух тысяч жизней солдат. В начале зимы, когда фельдмаршал появился в чешских землях, для дальнейшего наступления на Вену, ему повезло гораздо больше. Разгромив имперцев при Янкове, при этом практически лишив их армии, Торстенсон открыл дорогу своим солдатам на Брно. Но именно в этот ответственнейший момент полководца прямым приказом вызвали в Швецию, которая терпела фиаско в борьбе с заведомо слабой Данией, на стороне которой неожиданно для многих выступило Московское царство. Оставив войска в Богемии на генерала Виттенберга, Леннарт, разбитый болезнью и переносимый на носилках, немедленно отбыл к Кольбергу, откуда корабль доставил его в Стокгольм. Теперь вместе с находившимся в опале риксканцлером Акселем Оксеншерной они лихорадочно разрабатывали план спасения Отечества, покуда войска короля Кристиана, набравшись сил, не нанесли удар из южной Сконе. Шведские войска, поначалу уверенно продвигавшиеся по этой датской провинции, постепенно выдохлись и теперь лишь оборонялись от частых вылазок датчан. Вылазок, следует сказать, зачастую весьма успешных. Норвежская же армия Ганнибала Сехестеда всерьёз грозила шведской провинции Эребру, где из-за этого учинилась сильная паника. Знатные и богатые граждане покидали свои дома, уходя к Стокгольму, где они надеялись пережить нашествие датчан и норвежцев. Крестьяне и беднейшие горожане, возмущённые рекрутскими наборами и резко повышенными налогами, готовы были взяться за топоры. Ситуация в стране была критической и только победа над датчанами могла гарантировать внутреннее спокойствие. Именно этого и требовал от Леннарта высший сановник королевства. И фельдмаршал был готов к решающему бою, выбрав нужную стратегию. Торстенсон решил нанести свой первый удар по наислабейшей части датской армии, которая скорым маршем шла через провинцию Скараборг на соединение с Ганнибалом, выдвигавшимся из Карлстада. Этот отряд, численностью до пяти с половиной тысяч солдат, в составе которого было до половины немецких и шотландских наёмников, шёл из-под взятого датчанами Гётеборга. А примерно столько же, судя по донесениям, приходившим в Стокгольм, оставалось в покорённом городе. Леннарт планировал ударить по врагу близ селения Оттербакен. Этим манёвром он хотел вывести из игры слабейшего противника, а затем уж Торстенсон будет драться с Сехестедом. Опасность, исходящая из Сконе должна будет нивелироваться армией фельдмаршала Густава Горна, который, разогнав нестройные толпы поляков под Ригой, вскоре прибудет на Родину. Ещё недавно бывший в отставке старик Горн снова понадобился своей стране в самый критический момент. Так же часть войск шведские корабли перевезут Горну из-под Нарвы и Выборга, благо с русскими удалось заключить «вечный мир». Но прыть и воинская удача московитов сильно озадачила Стокгольм. Канцлер был в бешенстве, когда узнал о быстром падении невских и ингерманландских крепостей. Русские нашли в себе силы выучиться новому для своих орд строю, да принять европейские порядки в армии. Оксеншерне теперь не забыть во сколько золотых монет Швеции обошлось заключение этого мира с Москвой. Бояре оказались весьма и весьма жадными! Но всё же условия мира оказались не слишком обременительными для Швеции. Пощёчина — да, но не более. Внешняя торговля московитов, согласно договору, будет идти только через Нарву, да и хлебная монополия остаётся у шведов. А Ниен можно будет и вернуть. Потом…